Мать «пономарей»: Над сыном в милиции издевались и говорили, что он должен помочь президенту

Появление «дела пономарей» в Украине ясно дало понять — в стране страшно жить. Если вы первым попадетесь под руку следователям, будете беззащитны, без денег и связей — из вас могут сделать «стрелочника» в уголовном деле. Даже если вы об этом преступлении впервые в милиции и услышали.

28 июля 2010 года в Свято-Покровском храме Запорожья прогремел взрыв, в результате которого погибла женщина. Тогда президент Виктор Янукович призвал правоохранительные органы в сжатые сроки найти виновных. Выполняя это поручение, спустя два дня по подозрению в причастности к взрыву схватили бывшего пономаря церкви Антона Харитонова и его брата Сергея Демина, а чуть позже и действующего пономаря храма Евгения Федорченко. Из парней пытками выбили «признание» и дали им по 14 и 15 лет тюремного срока.

В марте 2014 года Верховная Рада приняла постановление, которым реабилитировала троих обвиняемых по этому делу. «Пономари» вышли на свободу, но суды продолжаются — Высший спецсуд Украины вернул материалы уголовного дела на новое судебное рассмотрение.

По словам матери Антона и Сергея, Ольги Деминой, времена Януковича прошли, но мало что изменилось — виновные в том, что ее сыновья потеряли четыре года жизни и над ними издевались в милиции — до сих пор не наказаны. А некоторые должностные лица даже пошли на повышение. В интервью «Новому Дню» эта героическая женщина, которая боролась за жизнь свободу своих детей против всей государственной системы, рассказала, что она пережила за эти годы. И почему до сих пор ее страдания не закончились.

- Как вы узнали о том, что ваших сыновей обвиняют во взрыве храма?

- А их никто и не обвинял сначала. Взрыв был 28 июля, а 29-го нам позвонил Максим Иванович из СБУ и сказал, что он хочет пообщаться с Антоном по поводу взрыва. Мол, нужно выяснить, какие в церкви были отношения между служителями. Мы в это время были в Дубовой роще. Он туда приехал и часа два беседовал с Антоном. А на следующий день нам позвонили из милиции и сказали, что хотят пообщаться. Нас посадили в машину и отвезли в горотдел.

- Вы тоже поехали с сыном в милицию?

- Да, я сама села в машину. Сказала, что одного его не отпущу. Ну, и меня там продержали до ночи.

- Сколько ему лет тогда было?

- 25.

- И что дальше происходило в милиции?

- В 11.00 нас привезли. Антона отвели в один кабинет, а меня — в другой. Когда я этих мордоворотов увидела, поняла, что что-то не то. Со мной разговоры были ни о чем — чуть ли не о погоде. Потом я догадалась, что меня держали взаперти, чтобы я не начала искать адвоката или что-то предпринимать. Антона держали двое, Куковинец и Дудченко, которые впоследствии и над Серегой издевались.

Около полуночи я потребовала, чтобы мне показали сына, иначе я не знаю, что я им тут устрою. Меня отвели к Антону. Он был в наручниках, а на штанах были вырезаны дырки до колен. Как потом выяснилось, ему угрожали отрезать половые органы. До сих пор не могу забыть ту боль, которую я увидела в глазах сына. Антона они в тот день не били, но издевались над ним морально, как хотели. Затем его заставляли есть из помойного ведра, три дня не поили и не кормили.

А Сергея вызвонили в 11 вечера. Он был в Днепропетровске, куда поехал к своим друзьям-спортсменам (Сергей Демин по образованию спортивный тренер, - авт). Ему они сказали: «Твоя мать и брат у нас. Срочно приезжай в Запорожье. Мы их не отпустим, пока ты не приедешь».

- Зачем нужен был еще и Сергей в деле?

- Антон болен аутизмом и в свои 25 мыслил как 10-летний ребенок. И когда они его взяли под арест, то в явке с повинной было написано, что он сам все совершил — взрывчатку собрал, занес и взорвал. Все сам! Ну, такой себе Кулибин! А потом, когда поняли, что сам он все это сделать не мог, начали давить, чтобы привязать к делу брата. Сергея били сильно. Били «профессионально», со знанием дела. Все это происходило в одном из кабинетов Горотдела, где находился и Антон. Антону «сердобольные» опера и их шеф настоятельно советовали «пожалеть» брата, который якобы «находился в подвале». От Антона требовался сущий «пустяк» – сказать, что брат якобы помогал собирать взрывное устройство, так как у Антона на это ума не хватило бы. Так они приплели Серегу.

А Сергей на суде говорил — любые стерпел бы побои. Но когда ему сказали «твоя мать в райотделе, и то, что с тобой делали, сейчас будем делать с ней» - он взял вину на себя.

Следователи у нас были — это нечто. На видеозаписи допроса видно, как Антону сказали нарисовать схему взрывного устройства и он нарисовал летающую тарелку. Тогда женщина-следователь сама нарисовала ему эту схему.



- А третий обвиняемый в деле зачем понадобился?

- Они попутали специфику работы Сергея. Он по образованию тренер, но до этого учился работать с компьютером. И они видимо решили, что работа на компьютере и сборка бомбы — это одно и то же. Но тут молодцом был эксперт-взрывотехник, который дал заключение, что Сергей не умеет собирать взрывное устройство. И тогда следователи пошли другим путем. Якобы сын купил взрывчатку у неустановленного лица.

Антон был абсолютно бесполезный в этом деле для следователей. Он не умеет врать и постоянно забывал, что ему нужно говорить. То, чему его учили в милиции. Он на суде сказал: «Я поверил, что мне нужно помочь президенту раскрыть преступление. А чтоб я ему помог, мне всем горотделом помогали». И он искренне в это верил.

А Женя был приятелем Антона по церкви. Он тоже такой спокойный. Женя к тому же, еще и слепой — у него зрение «минус» 12. Женю приплели к делу, потому что уже брать было некого.

- Сейчас эти следователи работают или их люстрировали?

- Мало того, что работают, Еремеев тогда был лейтенантом, а сейчас уже майор. Самые умные из них после смены власти разбежались — кто на пенсию пошел, кто еще куда. Например, Богайлюк (женщина-следователь, о которой вспоминала Ольга Демина, - авт). А Еремеев работает.

- Наверное, вы писали жалобы, обращения к президенту? Что вам отвечали?

- Конечно! Я обращалась ко всем, к кому только можно было. Но ничего ведь не изменилось. Все мои жалобы спускали «на места». То есть, сами себя они должны были здесь наказать.

- Готовясь к интервью, прочла о случае, что когда ваши сыновья на суде говорили об избиении в милиции, судья прерывал их рассказ и говорил, что ему это не интересно.

- Он говорил, что это к делу не относится. Ладно, мои сыновья. Но о побоях на суде говорил и свидетель. Он сказал, что его били «как помойное ведро». И у него жена работала в горотделе, она была беременная. Ее тоже били. И он об этом говорил в суде. Судья тут же прервал его и сказал: «Это к делу не относится». Свидетелей многих били. Чтобы они оговаривали Сережку. Они просто взяли его записную книжку, обзванивали людей и искали таким образом свидетелей.



- Когда ваших сыновей взяли под арест, нашелся хоть один человек в милиции, который вам посочувствовал чисто по-человечески и сказал, что они стали случайными жертвами системы?

- Да, Алексей. Я, к сожалению, не знаю его фамилии. Он работал в милиции и его тоже били после того, как он сказал руководству: «Что вы делаете? Вы же видите, что прессуете невиновных?». Об этом он мне рассказал, когда я его случайно встретила на Майдане в Киеве. Это была наша вторая встреча. А первая состоялась, когда нас с Антоном привезли в горотдел.

Меня таскали из кабинета в кабинет, охраняющие менялись каждые два часа. И я попала в кабинет к этому Алексею. И он мне очень тихо сказал: «Ольга Николаевна, ищите очень хорошего адвоката. Так просто ваши сыновья отсюда не выйдут». Я его спросила: «А я отсюда выйду?». Он ответил: «Не знаю. Но если вы выйдете — немедленно ищите адвоката». Но они сделали все, чтобы продержать меня там трое суток.

Так что, был такой человек.

- Когда с вами и вашими сыновьями случилась эта трагедия, вы остались одна против государственной машины, которая должна была перемолоть ваши жизни. Одна против силовиков и Януковича. Вы были в отчаянии?

- В первую ночь, когда я вернулась домой, почувствовала, что я своих детей больше никогда не увижу. У меня было желание зайти в аптеку, накупить лекарств, уснуть и не проснуться. Потом какая-то сила навела меня на мысль — а что будет с сыновьями? Я была готова пойти на все, вплоть до публичного самосожжения. Меня часто от таких шагов останавливали адвокаты. Я тыкалась везде. Мне было все равно, к кому обращаться и кого просить. За Сережку я была еще более-менее спокойна — может, и выживет. А насчет Антона я понимала — он там умрет.

Я даже была готова сказать, что это я совершила это преступление, чтобы спасти сыновей, но я им не подходила. Я тоже не взрывник.

- К кому вы обращались со своей бедой? И были ли люди, которые побоялись вам помочь?



- Я стучалась во все двери. Сперва попросила помощи у Валерия Зотова (главный редактор газеты «Правда», - авт.). За мной тогда следили по 24 часа в сутки. И его журналисты провожали меня до дома. Я боялась, что меня или убьют или посадят — что-нибудь мне подбросят. Виталий Дзюба мне еще помогал (тогда - руководитель местного пресс-центра, - авт).

Обращалась ко всем нардепам. И один хороший человек советовал другого хорошего человека. Хотя встречались люди, которые просто хотели меня использовать. Кому-то нужны были деньги, кому-то — пиар.

- Из нардепов кто-то вам помог?

- Юрий Луценко. Наверное, благодаря ему я попала на заседание профильного комитета, который внес моих детей в список политических узников. И затем Верховная Рада их реабилитировала. Тогда мне помогли Луценко, Ирина Геращенко, Александра Кужель, Олег Ляшко и многие другие. «Свобода» нам очень здорово помогала. «Свободовцы» приходили практически на все судилища, поддерживали ребят и под окнами суда и в зале.

Одного нардепа я не забуду. Это наш экс-премьер Яценюк. Я приехала к нему на личный прием, а у него как раз была предвыборная кампания. Вышел какой-то из его помощников и даже присесть не предложил. Сказал, что Яценюку некогда заниматься такими делами. И «отфутболили».

Много помогал Валентин Наливайченко.

- И как сейчас продвигаются суды с вашими сыновьями?

- Из 34 политических узников только вокруг наших идет какая-то непонятная возня. Их освободили с формулировкой «амнистировать с полной реабилитацией». Но амнистировать можно преступников, а реабилитировать — невиновных. Получилась какая-то правовая коллизия. На данный момент у них нет никакого статуса, они обычные граждане Украины. Они не подозреваемые и не подсудимые.

- Вы добиваетесь компенсации от государства за страдания своих детей?

- Конечно. И материальной и моральной компенсации за четыре года выброшенной жизни. И от Украины и от каждого, кто сделал это с моими сыновьями конкретно. Я их не оставлю в покое.

Сужу по судам — я не вижу изменений в стране в лучшую сторону. Стало не то, что лучше, а хорошо, если на том же уровне.

Алена Голота

Фото с сайта «Дело пономарей», а также Дмитрия Смольенко.